«Накануне похорон мы с Ахмедом сидим на крыше моего дома. Вечер сумрачный, безжизненно-тихий, чреватый бедой. На мне толстый коричневый свитер с высоким воротником, но все равно я чувствую себя неуютно. Я смотрю на небо у горизонта, по спине ползут мурашки. Мир огромен, думаю я, и в каждом его крошечном уголке каждую секунду каждого дня происходит своя особая драма. Но мы продолжаем жить так, словно с нами ничего не может случиться. Какие же мы все глупцы.»

 

 

Если бы меня попросили описать книгу Махбода Сераджи «Крыши Тегерана» двумя короткими предложениями, я бы сказал так: «Добрая книга с трагическим сюжетом. Идеальна для юношеского возраста».

Сюжет книги, вкратце, таков. 1973 год, столица Ирана. В квартале для среднего класса живут двое 17-летних друзей – Ахмед и Паша. Они влюблены в девушек, с которыми, по разным причинам, они не могут завести дружбу. Одну из девушек, Фахимех, заочно заранее «выдали замуж» за незнакомого юношу. У другой, Зари, есть достойный жених, которого все зовут Доктором. Паша запрещает себе любить Зари, потому что Доктор – его старший друг. Ты не имеешь права любить невесту друга. Максимум, что ты можешь себе позволить – тайком наблюдать с крыши своего дома за Зари, читающей книгу в тени вишневого дерева...

 

"Над дверью Зари загорается свет. Она выходит во дворик, грациозно опускается на колени на краю хозе. Ночной прохлады никак не дождаться, и Зари наклоняется вниз и немного в сторону, опускает волосы в воду, потом ловко скручивает их и закалывает на голове. По шее и спине стекают капли. Наверное, я слишком долго смотрю во двор Зари".

 

Преодолев первые трудности, мешавшие знакомству, четверо молодых людей, казалось бы, ступают на тропу, которая приведет их к счастью. Но череда событий, одно ужаснее другого, безвозвратно изменяет жизнь.

Олицетворение зла в романе - тайная полиция САВАК. При ее упоминании трепещут, понижают голос, теряют лицо. О масштабах страха перед этой службой можно судить хотя бы по тому, что люди боятся даже прийти на могилу человека, погибшего из-за САВАК. Стороннему наблюдателю не понять, что настоящий героизм может заключаться в таком простом поступке, как расклеивание на стенах домов под покровом ночи плакатов с красной розой в центре (символом оппозиционного движения). Или в том, чтобы посадить посадить на улице розовый куст и тайком за ним ухаживать.

Иран для нас – страна, о современной истории которого мы, в большинстве своем, знаем очень мало. И хорошо бы перед чтением романа восполнить пробелы и постараться понять, что за время описывается в книге. Шах – не кровавый деспот, каким его видят герои, а исламскую «народную» революцию, которая свергнет шахский режим через несколько лет, вряд ли можно считать установлением демократии и дорогой к светлому будущему. Но читая книгу, надо принять точку зрения ее героев (кстати, довольно наивную и не имеющую достаточной аргументации), что есть некие прогрессивные силы (в первую очередь, молодежь), которые не устраивает нынешнее государственное устройство. Читателю предлагается поверить, что это устройство несправедливо. Возможно, так оно и есть. Чем именно был занят Доктор – не говорится. То ли действительно заговорщик-революционер, то ли бунтарь-одиночка, не удовлетворенный жизнью.

 

Все понимают, что истинная причина ареста и казни Доктора навсегда останется тайной. САВАК ни за что ее не откроет. Из-за отсутствия фактов возникают предположения и слухи, начиная от его участия в заговоре по свержению шаха и кончая просто-напросто его деятельностью как студенческого активиста. Я говорю Ахмеду, что, должно быть, здесь сыграла роль его дружба с Голесорхи — Красной Розой.

 

В каких бы трагичных тонах ни рисовалась политическая ситуация в стране, она остается лишь фоном для главной темы, а это – мир чувств персонажей.

 

"Таковы иранцы — мастера иносказания, иногда недоступного пониманию неискушенного слушателя. Фактам редко придается значение. В ткань наших рассуждений всегда вплетаются смысл и идеи".

"Ахмед смотрит на меня. Он ничего не говорит, но его взгляд выражает очень многое — в конце концов, мы, персы, мастера бессловесного общения".

 

Любовь Паши к Зари красива, возвышенна, целомудренна, а дружба с Ахмедом и его возлюбленной Фахимех достойна уважения и даже подражания. Все здесь естественно, недвусмысленно, все основано на раз и навсегда усвоенных понятиях о чести, долге, ответственности, порядочности. Мужчина должен быть мужчиной. Он не боится боли, не стесняется плакать, он должен наказать обидчика, отомстить вероломному врагу.

Прожив первую часть жизни в Средней Азии, я хорошо понимаю некую «упрощенность» чувств (и мыслей). Суждения людей зачастую прямолинейны. Есть крайности: добро – зло, хороший – плохой, среднего между ними практически нет. Маленькое исключение – «мужчина с рацией», агент САВАК, в котором вдруг обнаружились признаки человечности, при том, что он – воплощение зла.

Персидский юмор хоть и понятен мне, но не близок. Какие-то шутки мне кажутся более удачными, какие-то – менее. Но это нормально. Все-таки между мировосприятием иранцев и русских есть огромная разница. Им бы тоже не понравилось многое из того, над чем мы смеемся.

 

"Мы, персы, не мудрствуем, когда сталкиваемся со страданиями. Я слышал, люди на Западе, в особенности в Соединенных Штатах, после эмоциональных потрясений обращаются к врачам. Наш лекарь — время. Мы верим, что время все вылечивает и что нет нужды долго сосредоточиваться на боли. Мы не ищем помощи психологов, потому что не столь уязвимы, как жители Запада, или так мы считаем. Психологическое вмешательство придумано, чтобы излечивать рассудок, а не душу. Открыто выражая свои чувства, мы приносим успокоение в наши сердца. Когда на нас обрушивается горе, мы делаем то, что подсказывает нам тело, чтобы утешить страждущую душу, не извиняясь и не сожалея. Мы можем бить себя, рвать на себе одежду и громко сетовать на свое горе, и рядом всегда найдутся сочувствующие, делающие то же самое и готовые разделить с нами страдания.

Однажды я смотрел голливудский фильм и обратил внимание на сдержанность американцев во время похорон. Я спросил отца, почему, когда дело касается смерти близких, наш народ так открыто показывает свою скорбь.

— Эта тема, заслуживающая научного подхода, — сказал мой отец. — Но ты прав. Мы другие. Привычка не скрывать скорбь имеет исторические корни. Завоеватели безжалостно уничтожали наш народ. Это и Александр Македонский; и варвары, которые сожгли Персеполь; арабы, которые сотни лет грубо и жестоко обращались с нами; и Чингисхан, который в тринадцатом веке истребил почти три миллиона наших граждан. Выражение скорби стало весьма важным аспектом нашей культуры. Когда у нас на глазах убивают ребенка, мы стенаем, словно душа хочет покинуть тело. Когда с нами жестоко обходятся, мы пронзительно кричим. Это то, чем наградила нас история, сынок. Единственный способ противиться непростительному злу — безутешно рыдать. Думаю, даже и теперь смерть бессознательно ассоциируется у нас с притеснением".

 

 

2016